Список произведений(этого автора) | Оглавление раздела
Спать с женщиной: порой я смотрю на это как на нечто большое и серьезное; иногда же, напротив, не вижу в том ничего особенного. Бывает секс как терапия для восстановления сил, а бывает секс от нечего делать.
Секс может быть от начала и до конца терапией, как может быть с начала и до конца - от нечего делать. Секс, начавшийся как отменная терапия, вполне может завершиться банальным сексом от нечего делать, равно как и наоборот. Наша половая жизнь - как бы тут лучше выразиться? - в корне отличается от половой жизни китов.
Мы не киты - вот один из главных тезисов моей половой жизни.
Уверенность в чем-то - вообще очень скольская штука.
… - Прежде всего - почему ты не открываешь ушей? И второе: ъслучалось ли раньше, чтобы они, твои уши, оказывали еще на кого-нибудь такое странное действие? Она долго молчала, уткнувшись взглядом в свои руки на столе. - Тут много всего перемешано, - очень тихо сказала она наконец. - Перемешано? - Ну, да... Хотя, если коротко: я просто привыкла к той себе, которая не показывает ушей. - Получается, что ты с открытыми ушами и ты с закрытыми ушами - два разных человека? - Вот именно. Официанты убрали пустые тарелки и подали суп. - А ты можешь рассказать о той, которая с открытыми? - Вряд ли получится, слишком давно это было... Правду сказать, с двенадцати лет я вообще их не открываю. - Ну, работая моделью, ты все-таки их показываешь, верно? - Да, - сказала она, -Но там не настоящие уши. - Не настоящие уши?.. - Там - заблокированные уши. Проглотив пару ложек супа, я поднял глаза от тарелки и посмотрел ей в лицо. - Можешь объяснить чуть подробнее про "заблокированные уши"? - "Заблокированные" - это мертвые уши. Я сама убиваю их. То есть я блокирую их - перекрываю им дорогу к сознанию, и... Не понимаешь? Я понимал с трудом. - Попробуй спросить, - сказала она. - "Убить свои уши" - это что, перестать ими слышать? - Да нет же. Слышать ты ими слышишь, все в порядке. Просто они мертвы. Да ты и сам это должен уметь! Положив ложку на стол, она выпрямилась, немного приподняла плечи, резко отвела назад подбородок, застыла так, напрягшись, секунд на десять - и, наконец, уронив плечи, расслабилась, - Вот теперь уши умерли! Сам попробуй. Неторопливо и тщательно я трижды проделал эти ее операции. Ощущения, будто что-то умерло, не появлялось. Разве что, пожалуй, вино побежало чуть быстрее в крови, вот и все. - Что-то никак мои уши не хотят умирать, - сказал я разочарованно. Она покачала головой: - Бесполезно... Видимо, когда нет нужды убивать - чувствуешь себя хорошо, даже не умея этого делать. - А можно еще поспрашивать? - Давай. - Сейчас я попробую собрать вместе все, о чем ты рассказала... Значит, до двенадцати лет ты живешь с открытыми ушами. Потом в один прекрасный день ты их прячешь. После этого и до сих пор их больше не открываешь. И когда их уже просто нельзя не открыть - … - Можно еще спросить про уши? - Ты, наверное, хочешь спросить - есть ли у них какая-то чудодейственная сила, да? Я кивнул. - А вот это тебе лучше проверить самому. Даже если я стану рассказывать, моя история будет ограничена рамками моей личности - и вряд ли тебе пригодится. Я кивнул еще раз. - Тебе я могу показать свои уши, - продолжала она, допив кофе. - Вот только не знаю, поможет ли тебе это... Может, наоборот, потом пожалеешь. - Почему? - Может, твоя скука не настолько сильна. - В таком случае, ничего не попишешь. Она протянула руки через стол и накрыла мои пальцы ладонями. - Тогда - вот еще что... После этого какое-то время, месяца два или три - будь со мной рядом. Хорошо? - Хорошо... Она достала из сумочки черную ленту и зажала ее в губах. Затем обеими руками отвела назад волосы, задержала их и ловко перехватила лентой. - Ну, как? Изумленный, я смотрел на нее, затаив дыхание. Во рту пересохло, и голос никак не мог найти выхода из одеревеневшего тела. На мгновение мне почудилось, будто в ослепительно-белую штукатурку стен вокруг вдруг с силой ударили волны. Ресторанные звуки - обрывки голосов, звон посуды - внезапно собрались в одно смутное, полупрозрачное облако, сгустились - и вновь рассеялись по прежним местам. Мне послышался шелест волн, и забытым запахом предзакатного моря повеяло из забытого прошлого... Но и это было лишь ничтожной частичкой всего, что переполнило мою душу за какую-то сотую долю секунды. - Колоссально, - еле выдавил я из себя. - Как будто другой человек! - Так оно и есть, - сказала она. 2. Разблокированные уши - Так оно и есть, - сказала она. Она была сверхъестественно красива. То была особая красота, какой мне никогда прежде не удавалось ни встретить, ни даже вообразить. Гигантский Космос, таясь, набухал в ней, готовый взорваться своей безграничностью, - и в то же время он был жестким и сжатым до размеров ничтожного кристаллика льда. Вселенная вокруг нас раздувалась в надменном величии - и тут же корчилась в робкой покорности и бессилии. Это превосходило все известные мне понятия и представления. Она и ее уши слились наконец воедино и покатились новорожденным чудом по склону пространства-времени. - Да от тебя просто с ума сойти можно! - Я знаю, - сказала она. - Это и есть- состояние разблокированных ушей. Сразу несколько посетителей, повернув головы, заскользили по нашему столику нарочито рассеянными взглядами. Официант, подплывший с добавкой кофе, не смог налить его как положено. Все смолкло - не было слышно ни звука. Только магнитофон неторопливо шуршал бобиной, проматывая вхолостую. Она достала из сумочки ментоловые сигареты, вытянула из пачки одну и зажала в губах. Спохватившись, я торопливо поднес горящую зажигалку. - Хочу с тобой переспать, - сказала она. И мы переспали.
- Почему развелся?
- По личным причинам.
"Желание" - наиболее красивое слово для осозначения принципиальной позиции субъекта по отношению к намеченной цели.
В сон ко мне явилась корова. Вполне опрятная, чистенькая коровка - но
какая-то исстрадавшаяся и заметно побитая жизнью. Мы встретились
нос к носу на широком мосту. Ласковое весеннее солнце клонилось к
закату. В одном копыте корова держала старенький электрический
вентилятор, предлагая мне - мол, не купишь ли, дешево отдам.
"Денег нет", - сказал я. Денег и правда не было.
"Ну давай хоть на плоскогубцы махнемся", - сказала корова.
Звучало заманчиво. Мы пошли с коровой ко мне, и я перевернул
все в доме вверх дном, пытаясь найти плоскогубцы. Но их нигде не было.
"Очень странно, - сказал я корове. - Ведь еще вчера они были!.."
6. Вселенная глазами червяка Бывают символические сновидения -- и реальная жизнь, которую они символизируют. Или же наоборот: бывает символическая жизнь - и сновидения, в которых она реализуется. Символ - почетный мэр города, если смотреть на Вселенную глазами крохотного червячка. Во Вселенной Глазами Червяка никто не станет удивляться, зачем корове плоскогубцы. Раз ей так хочется, достанутся ей эти несчастные плоскогубцы - не сейчас, так потом. Мне-то с моими проблемами от этого не легче... Иное дело, если для того, чтобы раздобыть себе плоскогубцы, корова решила использовать именно меня. Тогда ситуация в корне меняется. Тут уж меня забрасывает в совершенно чужие измерения, где кто-то, другой видит все совсем по-другому. Когда вдруг тебя забрасывает в другое измерение, самое неудобное - это долгие разговоры. "На фига тебе плоскогубцы? " - спрошу я корову. "Очень кушать охота", - ответит она. "А на фига плоскогубцы, когда кушать охота?" - спрошу я. "А повешу на ветку с персиками!" - ответит она. "А ветка с персиками - на фига? " - спрошу я. "Так ведь я ж тебе целый вентилятор взамен отдаю!" - ответит она. И так без конца. И вот в бесконечном таком разговоре я постепенно начну ненавидеть корову, а корова начнет ненавидеть меня. Так и случается во Вселенной Глазами Червяка. И единственный способ убежать оттуда - это поскорее увидеть еще какой-нибудь сон. И вот теперь, сентябрьским полднем 1978 года, четырехколесное железное чудище завезло меня в самый центр Вселенной Глазами Червяка... Надо понимать, вопрос с моими молитвами там, на небесах, был решен отрицательно. Я огляделся и невольно вздохнул. Вздыхать - единственное, что оставалось в моей ситуации.
О чем это я?
Ах, да - о женщинах.
..это только характер может меняться с возрастом; ограниченность же человека не меняется до самой смерти...
Я забрался под душ, вымыл голову после дождя, вылез, обмотав полотенцем бедра, сел на кровать и включил телевизор. Шел какой-то американский фильм про войну и старую подводную лодку. Капитан и первый помощник грызлись как кошка с собакой, сама лодка напоминала ржавую кастрюлю, а в довершение ко всему этот жалкий сюжетик разразился еще и всеобщей панической клаустрофобией; - но, тем не менее, проблемы странным образом улаживались одна за другой, и в финале все у всех было в порядке. После таких вот фильмов может запросто показаться, что раз у всех все в порядке, то и война - не такая уж страшная штука. Не удивлюсь, если скоро начнут делать фильмы, в которых ядерная война испепеляет род человеческий - но в финале У ВСЕХ ВСЕ В ПОРЯДКЕ...
- Ладно, - произнес он. - Это твои проблемы. Я довольно подробно проверил твою биографию - ты по-своему весьма интересный тип. Все население можно условно разделить на две группы6 посредственности-реалисты и посредственности-идеалисты. Ты, несомненно, принадлежишь ко вторым. Будет очень хорошо, если ты это запомнишь. Весь твой путь - это путь посредственности, оторвавшейся от реальной жизни.
- Я запомню, - сказал я.
Он кивнул. Лет в грейпфрутовом соке совссем растял; я взял бокал и отпил половину.
- Ну, а теперь поговорил конкретно, - сказал он. - Поговорил про овец.
Это не просто овца. Это ОЧЕНЬ - ОСОБЕННАЯ - ОВЦА.
День клонился к закату, и на всем пути до Синдзюку дорога была забита битком. Автомобиль будто сломался и почти не двигался с места. Лишь изредка его словно подхватывало какой-то волной - и переносило вперед на очередные несколько сантиметров. Я начал думать про скорость вращения Земли. Вот интересно: а сколько километров в час пролетает это самое шоссе в мировом пространстве? Подсчитать в уме приблизительно мне удалось, но я так и не понял, быстрее ли это, чем у "кофейных чашек" в Луна-парке. Вообще в мире крайне мало вещей, о которых мы действительно что-то знаем. В большинстве случаев нам только кажется, что мы знаем. Но вот, скажем, заявись ко мне инопланетяне да спроси что-нибудь типа: "Эй, а с какой скоростью вертится ваш экватор?" - я бы, мягко говоря, испытал затруднение. Пожалуй, я не сумел бы даже растолковать им, почему за вторником приходит среда. Стали бы они смеяться надо мной? Я по три раза прочел "Братьев Карамазовых" и "Тихий Дон". "Немецкую Идеологию" - только раз, но от корки до корки. Я помню число "пи" до шестнадцатого знака после запятой. И что, неужели они все равно стали бы надо мной смеяться? Да, наверное, стали бы. Наверное, просто полопались бы от смеха. - Музыку послушать не желаете? - спросил водитель. - Это можно, - ответил я. Салон заполнился звуками баллады Шопена. Атмосфера стала торжественной, как во дворце бракосочетаний. - Слушайте, - спросил я водителя, - а вы знаете число "пи"? - Это которое "три, четырнадцать..."? - Оно самое. Сколько знаков после запятой вы можете вспомнить? - Тридцать четыре знаю точно, - ответил водитель. - Тридцать четыре?!! - Ну да. Есть там одна подсказка... А что? - Да так, - промямлил я ошарашенно. - Так, ничего. Какое-то время мы слушали Шопена; автомобиль продвинулся еще на десяток метров вперед. Водители машин и пассажиры в автобусах вокруг разглядывали наше четырехколесное чудище во все глаза. Я знал, что стекла автомобиля не позволяли увидеть, что творится внутри; и тем не менее, находиться под прицелом сотен глаз было весьма неприятно. - Чертова пробка! - не выдержал я. - И не говорите! - отозвался водитель. - Ну да все равно: за каждой ночью приходит рассвет... Любая дорожная пробка когда-нибудь да рассасывается... - Так-то оно так, - сказал я. - Но разве все это не действует вам на нервы? - Действует, конечно. Раздражает так, что места себе не находишь. Особенно если торопишься - занервничаешь поневоле! Но лично я всегда стараюсь думать, что это - лишь очередное испытание, посылаемое нам свыше. А нервничать - значит уступать своим слабостям и душевным искусам. - Какое-то религиозное толкование дорожных заторов! - Так ведь я христианин. В церковь, правда, не хожу, но в душе - давно христианин. - О-о-о! - с чувством протянул я. - А вам не кажется, что здесь какая-то неувязка: христианин - и служит у лидера правых? - Сэнсэй - замечательный человек. Из всех, кого я в жизни встречал, он для меня - второй после Бога. - Так вы, что же, - и с Богом встречались? - Ну, разумеется. Я каждый вечер говорю с Ним по телефону. - Но ведь... - начал я и запутался в собственных мыслях. В голове снова началась неразбериха. - Но ведь если Богу можно позвонить - линия должна быть забита так, что все время занято, разве нет? Все равно что, скажем, справочная после обеда! - О, насчет этого можно не беспокоиться. Господь - ипостась, так сказать, одновременно-множественного существования. Позвони Ему враз миллион человек - и Он будет говорить с каждым из миллиона в отдельности. - Я не совсем понимаю. Разве это - классическое толкование? Ну, то есть - вы что, не пользуетесь обычными богословскими терминами? - Я, видите ли, радикал. И с классической церковью не в ладах. - А-а, - сказал я. Автомобиль продвинулся еще на полсотни метров. Я зажал в губах сигарету и собирался уже прикурить, когда вдруг впервые заметил, что все это время сжимаю в руке зажигалку. Совершенно бессознательно я унес с собой зажигалку, которую показывал мне секретарь - ту самую, фирмы "Дюпон", с овечьим гербом на боку. Серебряная вещица покоилась в моей ладони настолько привычно и естественно, словно была там с момента моего появления на свет. То был Абсолютный Предмет: идеальное сочетание безупречного веса с безукоризненной на ощупь поверхностью. Подумав немного, я решил оставить ее себе. В конце концов, никто еще не умирал от того, что потерял зажи-галку-другую. Два или три раза я открыл-закрыл серебряную крышку, прикурил - и сунул зажигалку в карман. В качестве компенсации я запихал в кармашек на дверце автомобиля свою разовую дешевку "Биг ". - Сэнсэй объяснил мне несколько лет назад, - внезапно промолвил водитель. - Что объяснил? - Телефон Бога. Я перевел дух - так, чтобы он не слышал. Кто-то из нас явно сходит с ума. Я? Или, может быть, он? - И что же, он объяснил его только вам - и, наверное, под страшным секретом? - Именно так. Только мне и по большому секрету. Замечательный человек... А что - вы тоже хотите знать? - Если это возможно, - вымолвил я. - Ну ладно, слушайте. Токио, 945... - Секундочку! - попросил я, достал из кармана ручку с блокнотом и записал номер. - А это ничего, что вы мне его даете? - Ничего. Кому попало давать, конечно, не следует. Но вы, похоже, хороший человек. - Благодарю вас, - сказал я. - Только о чем же мне разговаривать с Богом? Я ведь даже не христианин... - Я думаю, это не так уж и важно. Нужно просто очень искренне рассказать о том, что волнует и мучает вас больше всего. Как бы нелепо и странно ни звучал ваш рассказ, Господь никогда не заскучает, слушая вас, и не станет держать вас за дурака. - Спасибо. Я позвоню. - Вот и хорошо! - обрадовался водитель. Автомобиль плавно прибавил ходу, и впереди по курсу замаячили небоскребы Синд-зюку. Весь остаток пути мы проехали молча.
- Ты что, не любишь овец? - спросила она.
- Я ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ ОВЕЦ, - сказал я.
- Ты очень заблуждаешься относительно своего места в жизни.
- Вы тоже заблуждаетесь насчет моего места в жизни.
Бывают на свете такие деньги. Хранить их противно, и начинаешь тратить, презирая себя; а как истратишь все - ничего, кроме отвращения к своей персоне, в душе не остается. Чтобы как-то унять отвращение, хочется опять тратить деньги. только денег больше нет. И убегать некуда.
- Давай найдем овцу, - произнесла она с закрытыми глазами. - Найдем овцу - и многое изменится к лучшему.
В самолете она сразу села к окну и все время, пока мы летели, глядела на землю.
Затем я стал думать о нашем с нею сексе. От нечего делать я попытался подсчитать, сколько раз мы с ней занимались любовью за четыре года жизни вдвоем. Но тут же и плюнул на это занятие: точное число установить все равно невозможно, а в приблизительных числах я не видел особого смысла. Надо было вести какой-то дневник. Или хотя бы пометки делать в блокноте. Тогда, конечно, я бы смог определить его - Количество Секса За Четыре Года Вдвоем. Теперь же меня интересуют только точные числа. Лишь с их помощью и можно восстановить, как все было на самом деле. Моя бывшая жена вела подробный дневник своей половой жизни. Однако то были вовсе не какие-нибудь лирические заметки. Еще в девичестве, после первых же месячных, завела она толстую школьную тетрадь, где производила скрупулезный учет всех своих менструальных циклов, и где в качестве "побочного фактора" иногда упоминался секс. Таких тетрадей у нее было восемь, и хранила она их в ящике туалетного столика, который запирала на ключ, вместе с самыми личными письмами и фотографиями. Записок этих она никогда никому не показывала. Насколько подробно она касалась в них секса как такового, я не знал. И теперь, поскольку мы с ней расстались, не узнаю уже никогда. - Если я вдруг умру, - повторяла она не раз, - тетради эти сожги. Облей хорошенько керосином и сожги, а пепел в землю зарой. И учти: если хоть одна живая душа узнает оттуда хоть слово - я эту душу прокляну с того света! - Но я-то уже столько лет с тобой сплю! Знаю каждый уголок, каждую клеточку твоего тела. Меня-то чего стесняться? - Клетки тела полностью, на все сто процентов, обновляются каждый месяц. Мы все время меняемся. Вот, даже прямо сейчас! - и она поднесла близко-близко к моим глазам кисть тонкой руки. - Все, что ты знаешь обо мне - не больше, чем твои же воспоминания!.. Даже за месяц до развода эта женщина оставалась в высшей степени рассудительной. И очень точно знала, как обращаться с реальностью своей жизни. По принципу: однажды захлопнувшиеся двери уже никогда не откроются снова, но это вовсе не значит, что нужно мешать дверям закрываться. Все, что я знаю о ней сейчас - не больше, чем мои же воспоминания. Воспоминания, отходящие все дальше и дальше в прошлое, отмирающие, точно старые клетки тела. Так, что уже никогда не вспомнить, сколько раз мы с ней все-таки занимались любовью.
12. Крыса, который завел часы - Я повесился в кухне. На потолочной балке, - ответил Крыса. - Человек-Овца схоронил меня за гаражом. Умирая, особо не мучился. Если это тебя волнует. Мне-то, в общем, было уже все равно. - Когда?.. - За неделю до твоего прихода. - Так значит, это ты завел часы? И тут Крыса расхохотался. - Прямо анекдот, а?! Человек тридцать лет живет на свете и последнее, что делает перед смертью - заводит часы! Казалось бы, за каким чертом умирающему часы? Прямо сумасшедший дом какой-то, ей-богу!.. Отсмеявшись, Крыса умолк - и пространство вокруг онемело. Было слышно лишь тиканье часов; остальные звуки поглотил густой снег за окнами. Казалось, во всей Вселенной остались лишь он да я. - Значит, если бы... - Перестань! - оборвал меня Крыса. - Нет больше никаких "если бы"! Ты что, еще ничего не понял?! Я покачал в темноте головой. Я действительно не понимал. - Даже если бы ты пришел на неделю раньше - я бы все равно умер, какая разница! Ну, может, поговорили бы мы с тобой в обстановке чуть потеплее и посветлее, чем сейчас, вот и все. Ничего бы это не изменило. Я должен был умереть! Жить становилось все страшней и мучительнее. И терпеть это было невыносимо... - Но зачем нужно было умирать?! В темноте я услышал, как он потер одну ладонь об другую. - А этого я объяснять не хочу. Неохота выступать в идиотской роли собственного адвоката. Надеюсь, ты не станешь заставлять покойника оправдываться за собственную смерть? - Но если ты не расскажешь, я же ничего не пойму. - Ты давай, пиво пей! - Холодно, - сказал я. - Ну, сейчас-то уже не так холодно. Дрожащей рукой я взял со стола очередную банку пива, откупорил и сделал глоток. Мне и в самом деле почудилось, будто стало немного теплее. - Короче говоря... Только обещай, что не проболтаешься! - Да если и проболтаюсь - кто мне поверит?! - Это уж точно, - усмехнулся Крыса. Часы у камина пробили половину десятого. - Не возражаешь, если я остановлю часы? На нервы действуют... - Давай, конечно. Это же твои часы. Он подошел к часам, открыл стеклянную крышку на циферблате и остановил рукой стрелки. Звуки и Время прекратили свое существование на Земле. - Короче говоря, я умер с Овцой внутри. Подождал, когда она заснет покрепче, перекинул веревку через балку под потолком - и голову в петлю. Так, что скотина удрать не успела... - Что обязательно нужно было умирать? - Другого выхода просто не оставалось. Опоздай я на день - и Овца завладела бы мной целиком... Это был мой последний шанс. И он снова потер ладони. - Я так хотел с тобой встретиться - в те минуты, когда был самим собой. Самим собой, понимаешь? С собственной памятью - и собственной слабостью одновременно... Вот и послал тебе фотографию - как подсказку. Надеялся, что ты успеешь найти дорогу сюда, пока я еще принадлежу себе хоть немного... - И это тебя спасло бы? - Тогда спасло бы, - очень тихо ответил он. - Вся загвоздка здесь - именно в слабости, - продолжал Крыса. - С нее-то все и начинается. Сколько бы я тебе ни рассказывал, тебе этой слабости не понять. - Все люди в принципе слабые... - Это - обобщение! - Крыса нервно защелкал пальцами. - Если всех людей подводить под общий знаменатель - ни у кого вообще ни черта не получится. Я же сейчас говорю об индивидууме и о вещах очень личного плана. Я молчал. - Слабость внутри человека гниет, и гниль эта разрастается. Как гангрена. Я в себе это обнаружил еще подростком. Психовал страшно... Знаешь, что происходит с душой, когда что-то медленно, годами разлагается у тебя внутри - и ты это все время чувствуешь? Я продолжал молчать, лишь поплотнее закутался в одеяло. - Тебе, пожалуй, этого не понять, - продолжал он. - У тебя с этим все в порядке... А между тем, это и есть Слабость. Все равно что генетическая болезнь. Сколько ни изучай ее в себе - вылечиться невозможно. И сама она не проходит в одно прекрасное утро. Только становится хуже и хуже с годами, и все... - Погоди. Слабость чего конкретно? - А всего. Слабость морали. Слабость сознания. Слабость человека из самого факта его существования... Я рассмеялся. На этот раз, черт возьми, у меня получилось-таки рассмеяться. - Тогда получается, что сильных людей вообще не бывает! - Опять ты обобщаешь! Конечно, у всех есть свои слабые стороны. Но Настоящая Слабость, так же, как и настоящая сила, встречается крайне редко. Всепожирающая Слабость, от которой душа утопает в беспросветном мраке - такая слабость тебе неведома. Но она встречается у других людей. Люди-то разные. Всех под одну гребенку не пострижешь... Я молчал. - Потому я и уехал из города. Чтобы, опускаясь все ниже, гниль свою людям не показывать. Тебе, в том числе... Здесь, по крайней мере, можно было жить в одиночку и не доставлять никому неприятностей. И, в конечном счете... Крыса выдержал паузу, и чернота вокруг нас еще больше сгустилась. - ...В конечном счете, от Овцы убежать, пока можно было, я не решался из той же проклятой Слабости. А однажды понял, что уже не выберусь. И с этого дня даже твой приход уже ничего бы не изменил. Даже если б я сам себя взял за шиворот и заставил спуститься с гор - очень скоро прибежал бы обратно. Вот что это такое, Настоящая Слабость.. - Чего от тебя хотела Овца? -- Меня. Всего - от начала и до конца. Мое тело, мою память, мою проклятую Слабость, мои споры с самим собой... Все это онастрасть как любила. У твари была целая куча щупалец; эти щупальца она вонзала мне то в нос, то в уши - и лакомилась мной, как коктейлем через соломинку, отсасывая душу, выжимая меня, как лимон... - Хм-м... И что же было взамен? - Взамен, брат, было ТАКОЕ, что я и оценить-то как следует никогда не смог бы. И не то чтобы Овца эту штуку выдумала специально, чтобы меня вознаградить; здесь другое... Я, правда, успел толко самый краешек увидать. Но даже это... Крыса на секунду умолк. - Даже то, что я увидел, просто сшибало с ног. Просто с ума можно было сойти. Не знаю, как объяснить. Словами не опишешь, как ни старайся... Всемирная Домна. Горнило Вселенной, в котором переплавляется все и вся. Настолько божественной красотищи, что дыхание останавливается. И в то же время - такое злое, дьявольское, что кровь в жилах стынет от ужаса... Стоит человеку погрузить туда свое тело - все человеческое для него перестает существовать. Память, мысли, критерии добра и зла, чувства, страдания - все исчезает... Что-то похожее на динамику Начала Времен, когда Космос рождался из одной-единственной точки. - И ты отказался? - Да. Все это теперь похоронено - вместе с моим телом. Теперь у меня осталось еще одно дело; закончу его - и тогда уж навечно исчезну. - Дело? - Так, пустяки. Я еще попрошу тебя кое-что сделать. Но об этом - чуть позже... Мы с ним почти синхронно отхлебнули по глотку пива. Непонятно отчего, но понемно-гу и правда становилось теплее. - Значит, кровяная бомба в мозгу - это что-то вроде кнута? - спросил я. - Хлыст, которым Овца понукала своих "хозяев"? - То-то и оно. Когда гематома сформировывается окончательно, человеку уже никуда не убежать... - Так чего все-таки хотел Сэнсэй? - Это был сумасшедший. Его психика не выдержала при виде Мирового Горнила... Овца использовала его тело, чтобы создать гигантскую Машину Власти. Только для этого она в него и залезла. Как в дешевую вещь: поносил и выбросил. Для воплощения же Идеи Овцы он не годился - это был полный ноль... - И после смерти Сэнсэя она решила использовать тебя в качестве преемника этой власти,так? - Именно. - И что должно было наступить в итоге? - Империя Абсолютной Анархии. Когда все противоречия сваливаются в одно целое. А в центре - я с Овцой в голове. - Ну и почему ты отказался? Время медленно умирало. И на это медленно умиравшее Время сыпал и сыпал беззвучный снег. - А я слабость свою люблю. Люблю, когда душа болит, когда тяжело... Как солнце летнее припекает, как ветер пахнет, как цикады стрекочут, и все такое... Страшно люблю, до чертиков. С тобой вот пиво попить... - Крыса будто захлебнулся словами. - Да не знаю я! Я лихорадочно пытался найти, что сказать. Но слова не подыскивались, хоть тресни. Кутаясь в одеяло, я продолжал разглядывать темноту. - Сдается мне, из одного и того же материала мы с тобой наворотили что-то совершенно противоположное, а? - сказал вдруг Крыса. - Ты вообще веришь в то, что мир становится лучше? - А кто может знать, что лучше, что хуже? Крыса рассмеялся: - Ей-богу, если б на свете существовало Царство Великих Обобщений - ты бы там был царем! - Только без Овцы в голове, - усмехнулся я. - Это точно! Овца бы в тебе надолго не задержалась, - Крыса залпом допил уже третье пиво и с грохотом поставил банку на стол. - В общем, тебе нужно поскорее спускаться с гор. Пока все выходы снегом не завалило. Ты же не хочешь здесь зимовать? Дня через три-четыре снег повалит без остановки. Дорога обледенеет: захочешь выбраться - костей не соберешь... - А ты? Что ты собираешься делать дальше? В тяжелой, угрюмой тьме Крыса вдруг неожиданно легко и жизнерадостно засмеялся: - Для меня, брат, уже никакого "дальше " не существует! К концу зимы я просто исчезну. Сколько эта зима будет длиться - я уж не знаю. Одна зима - значит, одна зима. Ровно столько назначено. Здорово, что мы с тобой успели еще раз встретиться. Хотелось, конечно, где посветлее да потеплее... - От Джея тебе привет... - О! Ты ему тоже обязательно передай. - И с твоей женщиной я встречался. - Как она? - Нормально. Работает в той же фирме. -- Значит, замуж так и не вышла? - Нет пока, - ответил я. - Хотела узнать, все уже закончилось или нет? - Да, все закончилось, - сказал Крыса. - Я сам, своими силами это долго закончить не мог... Но теперь - конец. Во всей моей жизни не было ни малейшего смысла. Хотя, конечно, если одолжить у тебя твою страсть к обобщениям - ни в чьей жизни на этом свете смысла, в принципе, нет... Правильно я говорю? - Правильно... - ответил я. -И напоследок у меня к тебе два вопроса. - Сколько угодно. - Сначала - про Человека-Овцу. - Человек-Овца - славный малый! - Ну, а тот Человек-Овца, который сюда приходил? Ведь это был ты, верно? Несколько секунд Крыса молча хрустел костяшками пальцев. -- Да, - вымолвил он наконец. - Это был я. Человек-Овца одолжил мне свое тело на пару часов... А ты что, сразу догадался? - Не сразу. К середине разговора. Сначала не понял... - Честно сказать, ты меня здорово удивил, когда гитару в щепки разнес. Во-первых, я еще никогда не видел, чтобы ты так бесился; а во-вторых, это была, как-никак, моя первая в жизни гитара. Дешевка, конечно, но все-таки... - Извини, - смутился я. - Я просто хотел напугать тебя, чтобы ты выдал себя наконец и перестал мутить воду... - Да ладно. Бог с ней, с гитарой. Уже завтра от этого места вообще ничего не останется... - сказал он беззаботно. - Ну, а второй вопрос, видимо - насчет твоей подруги? -Да. На этот раз Крыса молчал очень долго. Добрую минуту, наверное, он потирал руки. И наконец глубоко вздохнул: - О подруге твоей я, по возможности, вообще не хотел разговаривать. Она просто не входила в мои расчеты. - Не входила в расчеты? - Ну да. Я-то устраивал вечеринку, как говорится, для своих. Чтобы это касалось только нас с тобой, понимаешь? И вдруг появляется она... Нам не следовало втягивать ее в эту кашу. Как ты заметил, у этой девочки - сверхъестественные способности. Особый дар притягивать к себе редкие случайности и неординарные события. Но в таком месте, как это, ей появляться было нельзя. Для ее способностей здесь оказалось слишком высокое напряжение... - Что с ней случилось? - Сама-то она в порядке. Жива-здорова... Вот только тебя ей, пожалуй, привлечь будет больше нечем. Жаль, конечно... - Но почему?! - Кое-что в ней самой исчезло. Сгорело внутри... Я молчал, ошарашенный. - Я знаю, это тяжело, - продолжал Крыса. - Но рано или поздно оно все равно сгорело бы. Как сгорало десятки раз и у тебя, и у меня, и у всех девчонок, что были с нами когда-то... Я молча кивнул. - Я скоро пойду, - сказал Крыса. - Мне нельзя здесь долго... Я думаю, где-нибудь мы еще обязательно встретимся, а? - Да, конечно... - пробормотал я. - Хорошо бы - там, где солнце светит и лето в самом разгаре, - добавил он. - И напоследок - просьба... Завтра утром установи стрелки часов на девять ноль-ноль. Потом отодвинь часы от стены - и сзади на корпусе увидишь четыре провода. Соедини их: красный - с красным, зеленый - с зеленым. Ровно в половине десятого выходи из дома и спускайся с гор. Ровно в двенадцать один мой старый знакомый заглядывает ко мне на чай... Идет? - Хорошо, я все сделаю. - Все-таки я рад, что мы с тобой повстречались!.. Тишина в последний раз обняла нас обоих. - Прощай! - сказал Крыса. - Увидимся, - сказал я в ответ. Закутавшись в одеяло, я закрыл глаза и весь обратился в слух. Ступая по полу так, словно ботинки его были абсолютно сухими, Крыса прошел через комнату к выходу и распахнул парадную дверь. В гостиной сразу резко похолодало. Ветра не было; воздух просто пропитался холодом, и все. Крыса распахнул дверь и долго стоял, не двигаясь, в дверном проеме. Он стоял и смотрел непонятно на что - не на пейзаж снаружи, не внутрь комнаты и не на меня, а на что-то совсем другое. Может, на дверную ручку, может - на собственные ботинки. Он постоял так - и, словно захлопывая ворота Времени, с мягким щелчком затворил за собою дверь. И осталась одна тишина. Тишина - и ничего больше.
Мне приснился кошмарный сон. Такой кошмарный и неприятный, что даже не вспомнить, о чем.